Я отправилась в гости к живущей в лесу ведьме, чтобы излечиться от сокрушительного экзистенциального ужаса

Я одержима Сьюзан уже несколько месяцев. Путь к ней я нашла, когда искала информацию о пустырнике, травянистом многолетнем растении, которое, как считается, помогает при тревожности и которое я принимала в качестве паллиативного средства от чувства сокрушительного экзистенциального ужаса. («Вы дошли до ручки? Расстроены? Накапайте себе пипетку пустырника! Тревожитесь из-за чего-то, что может случиться? Или могло случиться? Выпейте пустырника!» – радостно призывает вебсайт Сьюзан.)

Шёл 2017 год, из разинутой пасти нашей нынешней реальности выходило всё больше фантастических ужасов – непрерывный поток угроз выживанию по милости клоунов у власти, нескончаемые рассказы о насилии и домогательствах, большинство из которых распространялись годами без последствий, и я осознала, что страстно желаю встретиться со Сьюзан лично. Я регулярно возвращалась мыслями к её изображению, на которое однажды наткнулась, на котором она блаженно смеётся перед водопадом, а её густые седые волосы увенчаны банданой земляного цвета. Обычно я отношусь ко всему нью-эйджевому скептически, и я упрямо не избавляюсь от целого ряда нездоровых привычек, но, тем не менее, я почувствовала необъяснимое влечение к ней. «Что же такого нужно сделать, – думала я, – чтобы стать такой же категорически и безоговорочно крутой?»

В определённых кругах (в основном околоведьмовских) Сьюзан – фигура почти легендарная. Описать её привлекательность человеку, который ещё не понимает всех реалий, из которых она вышла, трудно, всё равно что показать кому-то сделанное на мобильный телефон фото Луны, чтобы объяснить, почему её тысячелетиями обожествляли из-за великолепного сияния.

Тем не менее, я попробую. 71-летняя Сьюзан – прародительница современной фитотерапии в США, верховная жрица дианической викки, зелёная ведьма и одна из первопроходцев в области психоделики (она, по собственному подсчёту, принимала ЛСД более 400 раз и помогла на этом же пути тысячам других людей). Она живёт в просторном жилье в Вудстоке (штат Нью-Йорк), которое стало местом паломничества для начинающих травников и ведьм, которые ищат её покровительства.

В частности, она настолько блестящий педагог, что на её вебсайте есть целый раздел, посвящённый вопросу о том, почему она так много орёт на людей. «Если Сьюзан на вас «орёт», помните: она всё равно удостаивает вас чести, хотя и огорчена вашими действиями, – объясняет он слегка раздражённым тоном. – Если вы будете обращать внимание на указания и границы и делать то, о чём вас просят, именно так, как вам говорят, на вас будут орать только в случае непосредственной опасности, когда громкий голос может спасти от катастрофы».

Вживую Сьюзан тёплая и энергичная, хотя и чуточку отпугивает. Одета она как платонический идеал живущей в Вудстоке бабушки-хиппи – в свитшот пастельной расцветки с изображением одинокой белой цапли в весьма экологически продуктивном пруду, добротные джинсы, на ногах – биркенштоки с шерстяными носками, – но кажется явно неземной. Периодически она ведёт себя как воспитательница в детском саду – она тщательно и звонко произносит что-то по слогам и часто делает ударение на словах так убедительно, что они кажутся написанными курсивом.

Сьюзан родилась вскоре после окончания Второй мировой войны, которая, как ей кажется, имеет некие кармические последствия («Я была зачата от призыва к миру», – сообщает она мне), и выросла в Далласе; к этому опыту она не питает особенно нежных чувств. В старшей школе, будучи обуяна беспросветным чувством неудовлетворённости и ища возможности куда-то сбежать, она сдала выпускные экзамены на два года раньше положенного и поступила в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, где пережила ряд событий, изменивших её жизнь. Она встретила в кафетерии бывшую медсестру из государственной больницы, которая рассказала ей об альтернативной медицине. Позднее она забеременела несмотря на то, что принимала противозачаточные, и это усугубило её растущее недоверие к современной медицине.

По словам Сьюзан, несколько месяцев её беременности врачи неизменно отмахивались от её тревог, говоря ей, что набухшая грудь и отсутствие месячных – это побочные эффекты таблеток. Лишь на шестом месяце беременности, утверждает Сьюзан, они наконец-то признали, что с ней происходит. «Я могла бы быть девочкой-подростком, которая родила, сидя на унитазе. Могла бы! – восклицает она, всё ещё негодуя. – Потому что все взрослые говорили мне, что я не беременна, а я ещё никогда не была беременна. Что я знала?»

Третий случай произошёл на вводном курсе английского, который проходила Сьюзан: её преподаватель явился на занятие, ничего не соображая от принятого ЛСД, а затем начал читать модернистские стихи аудитории из примерно 500 студентов. «Можете себе представить, как на мой семнадцатилетний разум повлиял этот профессор, который упоролся ЛСД и читал Рильке, о котором я никогда в жизни не слышала? – вопрошает она. – Я тогда думала: «Ну, с ума сдуреть!» А он начал выходить из аудитории. Человек сто из нас, ну, просто, – она с энтузиазмом имитирует пыхтение влюблённого мультяшного пса, – шли за ним».

Эти отдельные переживания в итоге слились воедино, наполнив её жизнь более высоким смыслом. На третьем курсе университета, проходя курс, который Сьюзан пренебрежительно описывает как «критику критики английской литературы», её внезапно поразило острое чувство бессмысленности. «Я подумала: «Можно ли сильнее оторваться от реальной жизни? Что я делаю? Моя жизнь здесь проходит зря!»

IВ 1965 году она бросила учёбу и переехала в Нью-Йорк вместе с отцом своего формирующегося ребёнка. (В то время она была за ним замужем, но обсуждать его ей не хочется. «Сейчас у меня с ним нет ничего общего», – пренебрежительно говорит она.) Парочка активно включилась в местную растущую психоделическую тусовку и в конце концов открыла магазин в Ист-Виллидж под названием «Psychedelicatessan», в котором продавалось именно то, что можно ожидать от магазина с названием «Psychedelicatessan».

Примерно спустя шесть месяцев после родов Сьюзан впервые приняла ЛСД (который на тот момент ещё был легален). Полученный опыт ей настолько сильно понравился, что она и её тогдашний муж заручились поддержкой одного химика и начали сами весьма плодотворно синтезировать ЛСД, который раздавали в магазине бесплатно. «Мы делали марки без меток, – утверждает она. – Довольно долго мы были одним из крупнейших поставщиков ЛСД в США». (Они прекратили производство, как только правительство США энергично принялось расправляться с психоделиками).

Примерно в то же время Сьюзан начала серьёзно изучать травы и фитотерапию, записывая результаты своих изысканий, которые она в конце концов опубликовала. Радикальную перемену в своих взглядах она объясняет влиянием английского фитотерапевта и писательницу Джульетт де Байракли Леви, первопроходца холистической ветеринарной медицины, хотя, разумеется, без ЛСД здесь также не обошлось: «Все основатели, те, кто возродил фитотерапию в США… раньше занимались психоделиками. И это не секрет, – говорит она. – Фитотерапия в США основывается на нашем опыте прямого общения с растениями, а не на книгах».

Пережив таким образом «единение со всем сущим», Сьюзан принялась искать более холистический подход к здоровью. Ей казалось, что современная медицина обращается с телом как со сломанной машиной – либо больной, либо не больной, ни в коем случае не здоровой – и что альтернативная медицина обращается с ним как с храмом, который постоянно подвержен риску осквернения. И то, и другое, решила она, упрощает ситуацию; и того, и другого недостаточно.

Её решение – традиция знахарок, философский подход к здоровью, делающий упор на питании человеческого «я» в целом. Она создала и популяризировала этот термин, хотя и отказывается считать своей заслугой саму традицию, которая, по её мнению, просуществовала 30 000 лет. В 1981 году она открыла Знахарский центр, который предлагает целый ряд разнообразных интенсивов, призванных помочь учащимся «заново выткать целительный плащ Древних». К ней в ученицы, говорит она мне, пришло более 1300 женщин, хотя выпустилось лишь около 320: программа довольно требовательная и не всем по зубам.

«Большинство людей считает, что целостность – это тело, разум и дух. Но если сказать «тело, разум и дух», то уже получается не целое. Вы просто взяли и разбили себя на кусочки, – объявляет Сьюзан. – Настоящая же целостность – это когда любишь, принимаешь и питаешь те части себя, которые считаешь презренными. Вот настоящая целостность. Это нечто другое, не правда ли?»

Традиция знахарок по сути своей легко меняется и адаптируется; особый акцент в ней делается на самодостаточность. «В традиции знахарок нет ни правил, ни текстов, ни ритуалов, – писала Сьюзан в похожем на манифест эссе, опубликованном в 2001 году. – Упор делается на человека, а не на проблему, на питание, а не на лечение, на самоисцеление, а не на исцеление другого человека». Не существует единственно верного пути или практики для знахарки – эта традиция может работать наряду с научными средствами и средствами альтернативной медицины. Хотя учащиеся в Знахарском центре изучают фитотерапию в значительном объёме, можно существовать в поле традиции знахарок, не имея глубоких познаний о растениях, магии или Богине-Матери. (Как выражается Сьюзан: «Традиция знахарок предлагает совершенно разные варианты самоисцеления, какие только доступны человеческому воображению, сложные, как человеческая психика. Это здорово сбивает с толку!»)

Это сбивает с толку. В тот же день я спрашиваю Сьюзан, что она имеет в виду, говоря о «тех частях себя, которые считаешь презренными». Она останавливается и напряжённо таращится на меня, внезапно перейдя в режим терапевта. «А вы что под этим имеете в виду? – ответствует она. – Это у всех по-разному».

Я чувствую себя застигнутой врасплох. Приехав сюда, я надеялась, что она даст мне кучу чудодейственных эликсиров, а затем отправит восвояси в спокойном травяном беспамятстве. Я не хотела говорить о своих презренных частях, о тех участках своего сознания, которые я пропитывала настойкой пустырника и демонстративно игнорировала – о чувстве беспорядочного нигилизма, которое появилось у меня не так давно и из-за которого я постоянно колеблюсь между желанием просто сдаться и желанием вести себя как сумасшедшая, потому что всё равно уже ничто не имеет смысла, или о том, что мне, измученной стрессом и не имеющей цели, жутко наскучила жизнь, но я слишком боюсь изменить что-то существенное.

«Ну, например, то, что я делаю то, что для меня не полезно, и знаю об этом, но всё равно это делаю», – слабо предполагаю я.

Как и у многих гуруподобных личностей, у Сьюзан есть привычка говорить похожими на поток сознания притчами со множеством парадоксов. «Итак, я очень много времени провожу на природе, – начинает она. – Вы когда-нибудь видели, чтобы дерево делало то, что для него не полезно? А бурундук?» Насколько я помню, я такого не видела, и поэтому она восклицает: «Нельзя делать то, что для вас не полезно. Нельзя! Это невозможно. Вот ваша болезнь. Ваша болезнь – это убеждённость в том, что вы делаете что-то не полезное для себя. Вот целостность. Это нечто другое, не так ли?»

«Заниматься саморазрушением невозможно, – продолжает она, отвернувшись, когда её слова становятся более общими. – Мы склонны защищать самих себя, но мы можем защищать самих себя способами, которые требуют небольшой доработки». Если говорить о моей тревожности, мне не следует чересчур о ней беспокоиться: это естественная реакция, говорит она мне, на жизнь во времена полных катастроф и разрушения: «Если вы не тревожны, значит, вы невнимательны».

Всю неделю после визита к Сьюзан я чувствую себя необычайно эмоционально неустойчивой. Едва приехав домой, я агрессивно кричу на своего парня; за последующие два дня я несколько раз разражаюсь слезами на работе; приехав домой на День благодарения и притащив с собой пять разных успокоительных травяных настоек, я возмущённо вопрошаю маму: «Почему все так за меня беспокоятся?!» – и немедленно заливаюсь слезами, доказывая, что все правильно тревожились.

Вскоре после этого последнего подозрительного эмоционального срыва я звоню Сьюзан, чувствуя, что потеряла голову, и говорю ей, что мне стали близки её слова о принятии и любви к своему «я» в целом (даже к ужасным его частям), хотя мне и нелегко их осознать. Было ли ей в чём-то трудно достичь этого этапа?

«Нам всем при этом трудно, – отвечает она. – Это повседневная практика, и в каком-то смысле этому каждый день приходится учиться заново. Этому каждый день приходится отдаваться. Мне пришлось взять на себя обязанность жить во вселенной, существующей по принципу «и … и», а не по принципу «или … или». Я не хороший человек и не плохой человек – я человек».

С тех пор, как я впервые наткнулась на Сьюзан, мне казалось, что между моим и её образом жизни существует непреодолимая пропасть: что я – человек, испытывающий стресс и выведенный из равновесия из-за того, что никогда не решу провести день, увлечённо собирая травы, в то время как она вечно спокойна, потому что является доброжелательной ведьмой, живущей в лесу. Но доброжелательными ведьмами, живущими в лесу, не рождаются, а становятся. Сьюзан не материализовалась из эфира сияющей и в бандане. Она сделала ряд выборов: уйти из старшей школы, бросить университет, переехать в сельскую местность с маленьким ребёнком, пригласить к себе домой тысячи начинающих зелёных ведьм.

Мысль очевидная, но утешительная: человек – хозяин своего психического состояния; распитие травяных препаратов от тревожности ничего особенного не даст без готовности трудиться над поддержанием лучшего, более здорового настроя; поиск стабильности и покоя – это не пассивное действие. Закончив звонок, я впервые за довольно долгое время чувствую себя по-настоящему спокойно. Я иду вниз и погружаю полную пипетку пустырника в воду, а затем погружаюсь сама в это ощущение.

Эта статья впервые появилась на VICE US.